Через двадцать минут такси доставило нас в незнакомую часть города. Этот район назывался Баррио Бланко, то есть буквально «белый район». Здесь было чище, чем в других местах. Возможно, тут жили более обеспеченные люди. Машина остановилась около большого здания с белеными стенами. Видимо, белый цвет должен был символизировать невинность душ людей, которые в этом здании обитают. Железные ворота этого здания были также белыми, чистыми и без следов ржавчины. По красной мощеной дорожке мы подошли к входу в здание. Маруйя почувствовала, что я волнуюсь, и обнадеживающе взяла меня за руку. Мы подошли к огромной дубовой двери, на которой вместо звонка было кольцо из кованого металла, и Маруйя два раза им постучала.
– Здесь ты будешь в полной безопасности, – заверила она меня. – Ты понимаешь меня, Розальба? Здесь никто тебе ничего плохого не сделает.
Я поблагодарила ее и сказала, что мне не хочется с ней расставаться. Но минута нашего расставания близилась. Тяжелая дверь открылась. Перед нами предстала женщина, одетая в мешковатое черное платье, с повязанной на голове косынкой. Женщина представилась как сестра Эльвира.
Маруйя объяснила ей, кто я такая и что я нахожусь в опасности. Она рассказала, что меня преследует клан Сантос.
– Вы можете взять девочку в приют? – спросила она сестру Эльвиру.
Та заверила, что меня возьмут и будут обо мне заботиться.
– Никто плохой сюда не придет, – сказала сестра Эльвира и добавила, посмотрев на меня: – Но и выходить за стены приюта тоже нельзя. Не волнуйтесь, мы будем ее кормить и заниматься ее образованием.
Я поморщилась, услышав слова сестры Эльвиры. Судя по тому, что она сказала, приют мало чем отличался от тюрьмы. Милой и приятной, но все же тюрьмы.
Было видно, что Маруйя торопится возвратиться домой.
– Пойдем, дитя, – сказала мне сестра. – Я покажу, где ты будешь жить.
У меня слезы навернулись на глаза – не успев толком поговорить с Маруйей, я должна была с ней расстаться. Она меня спасла, но наше расставание должно было стать ценой моей свободы. Я даже не знала, увижу ли ее снова. Я заревела.
– Розальба, не переживай, – прошептала мне на ухо Маруйя. – Я обещаю навещать тебя каждую субботу. Веди себя хорошо. Не хулигань. Понимаешь, это твоя возможность построить новую жизнь. Я знаю, что ты не привыкла к таким условиям, но пожалуйста, ради меня, попробуй.
Я обещала хорошо себя вести. Не ради себя, а ради Маруйи.
До этого я ничего не знала о религии, церквях и монахинях. Конечно, я неоднократно видела монахинь на улицах и знала, что они носят странные длинные одежды и кресты на шее. У меня было смутное подозрение, что монахини – это что-то наподобие ведьм.
Единственный раз я видела священников, когда они совершали обряд экзорцизма у Анны-Кармен.
Здание монастыря оказалось огромным и гулким. На полу были выложены сложные узоры из плитки. Каменная лестница вела на второй этаж, где, как сказала сестра Эльвира, расположены спальни воспитанниц приюта. Оттуда доносились детские голоса и смех. Я немого приободрилась.
Сестра Эльвира сказала, что в приюте находятся сироты, дети, которых бросили родители, и те, кто раньше жил на улицах. Мы поднялись на второй этаж.
– Добрый день! – громко сказала сестра Эльвира, войдя в огромную спальню. – Пожалуйста, внимание!
– Добрый день, сестра Эльвира! – ответил ей хор детских голосов.
– Прошу любить и жаловать – это Розальба, – произнесла сестра Эльвира, – наша новая воспитанница. Покажите ей ее кровать и помогите чем можете. А теперь давайте все вместе поприветствуем Розальбу.
Девочки начали дружно хлопать в ладоши, и я почувствовала смущение от такого громкого приема. Меня никогда раньше никто не приветствовал. Я вздохнула с облегчением, когда девочки перестали хлопать.
– Вот и молодцы, – похвалила их сестра Эльвира и добавила, положив руку мне на плечо: – Добро пожаловать. А теперь пойдем и найдем тебе какую-нибудь приличную одежду.
В приюте мы ложились спать в девять часов вечера. Прежде у меня никогда не было настоящей кровати. Вероятно, моя приютская постель была не из лучших – она состояла из тонкого, грязного матраса и двух серых простыней, цвет которых гармонировал со стенами, выкрашенными скучной серой краской. И все же спать в ней было гораздо удобнее, чем на половичке или в сточной канаве на улице.
В тот вечер никто из детей не сказал мне ни слова. Впрочем, я была рада, что меня оставили в покое. Лежа в кровати, я рассматривала маленькое окошечко под потолком. Несмотря на то что в такое окошко мог пролезть только очень маленький ребенок, на нем были решетки. Я размышляла о том, что делают члены клана Сантос, где они меня ищут. Я волновалась о судьбе Маруйи и ее детей, о том, чтобы Сантос не узнали, что она помогла мне бежать. Я мечтала, чтобы поскорее настала суббота.
Я долго не засыпала, но когда заснула, то спала глубоко и совершенно без кошмаров. Рано утром меня разбудил резкий свисток. Я не сразу поняла, где нахожусь, и с изумлением терла глаза, вглядываясь в темноту. Подъем в приюте был в четыре часа утра.
В комнату вошла монахиня со свистком и сказала:
– Пора идти на молитву. – Она подошла ко мне и добавила: – Полчаса на сборы, – потому что я была новенькой и еще не знала правил и распорядка. – Умойся, оденься и иди вместе со всеми в церковь, – добавила она.
Спросонья я мало что понимала, но сделала все так, как сказала мне монахиня. Вместе с толпой девочек я пошла в церковь на втором этаже. Огромные двойные двери были открыты, внутри находилось много библий, четок, статуй и крестов. Все это было для меня в диковинку. Мы расселись на длинных рядах скамей лицом к алтарю. Во время службы мы то читали молитвы, то становились на колени. Я чувствовала себя неуютно и старалась не выделяться среди остальных детей, которые знали, что делать и как себя вести.
В церкви были огромные окна с витражами. Когда днем сквозь витражи падал солнечный свет, на каменном полу появлялись разноцветные «зайчики». В церкви стоял огромный музыкальный инструмент – как мне потом объяснили, он назывался органом. Во время службы на органе начали играть, и я была поражена силой звука, от которого, казалось, тряслись стены. Солнце еще не встало, и церковь освещалась горящими свечами, огонь которых колыхался при легком дуновении ветра, а также огромной электрической люстрой с массой хрусталиков, похожих на капли росы.
Я понятия не имела, как надо молиться. В то утро я смотрела, что делали другие, и полностью копировала их движения. После молитвы священник в рясе прочитал нам длиннющую проповедь, из которой я ничего не поняла, да, если честно, и не очень к этому стремилась.
